Начальная школа Мероприятия

Школьная жизнь

Урок мужества

Прости меня, твоего рядового
Самую малую часть твою,
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов – свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.

В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.

Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.

Июль 1942год

Эти строчки написаны Мусой Джалилем в фашистком плену. Солдат просит прощенья у Родины своей за то, что не умер. С именем Мусы Джалиля вы все знакомы, Знаете, что Джалиль есть национальный герой татарского народа, но, наверняка, не все знаете, как Джалиль пришёл к бессмертию.

После окончания курса политруков в городе Мензелинске в декабре 1941 года,  Мусу Джалиля направляют на Волховский фронт в качестве  старшего политрука. Но недолго было суждено поэту воевать с врагом. Летом 1942 года он тяжело раненный оказывается в плену у фашистов.

Много дней и ночей ползли они по болотам, укрываясь в глубоких воронках, принимая неравные бои. Но вырваться из вражеского окружения не удалось… с 20 июня 1942 года со всех сторон сжималось кольцо. Наконец, 26 июля Муса с группой бойцов на машине пытался проскочить к своим. Но снова посыпались мины. От прямого попадания машина взлетела на воздух, шестеро бойцов погибли. А тяжело раненный, потерявший сознание старший политрук Мусса Джалиль взрывной волной был отброшен в сторону… Он пришёл в себя уже в плену.

Нечеловеческие условия фашистского концлагеря не сломили Мусу Джалиля. Оказавшись за колючей проволокой, он создает подпольную антифашистскую организацию. При помощи верных друзей стремиться связаться с антифашистами среди самих немцев, устраивает побеги пленных.

После поражения на Волге фашисты пытались сформировать из военнопленных нерусских национальностей легионы, чтобы отправить их на фронт против советских войск. По всем концлагерям насильно вербовали узников в легион «Идель-Урал». Джалиль и его соратники делают все для того, чтобы сорвать преступные планы немцев. Легион находился недалеко от станции Едльня, в Радоме (Польша). Их было двенадцать.

Нет, сильны мы – мы найдем дорогу,
Нам ничто не преградит пути.
Нас, идущих к светлой цели, много,
Мы туда не можем не дойти!

Не страшась кровопролитной битвы,
Мы пойдём, как буря, напролом.
Пусть кому-то быть из нас убитым,
Никому из нас не быть рабом!

Эти строки написаны в 1921 году. Но как они точно характеризуют помыслы и образ жизни поэта.

   В 1943 году на восток был послан первый батальон из военнопленных. Доехав до линии фронта батальон восстал, разоружил немецких офицеров и перешёл на сторону Советской Армии. Несмотря на это немцы продолжали сколачивать легионы для использования их на западном фронте и для тыловых работ. Тогда подпольная организация Джалиля приняла решение организовать общее восстание легионеров, которое было назначено 14 августа 1943 года. Главным организатором, сердцем группы был Джалиль, связистом, распространителем пропаганды являлся Курмашев.  Но за четыре дня до этого срока подпольную организацию арестовали по доносу предателя.  В августе 1943 года здесь были арестованы гестаповцами и брошены в Моабитский застенок Муса Джалиль и большинство членов его подпольной организации. Фашисты их назвали группой Курмашева, самую большую вину возлагали на Курмашева, впоследствии он был казнен первым.

Именно в стенах этой тюрьмы Джалиль создал свои стихи, посвященные светлой жизни, обращенные к живым. В стихах он высказал свою боль, переживания и мечты.

 Джалиль и его соратники подверглись нечеловеческим пыткам. Их били нещадно, пытали голодом, но самым горьким было то, что фашисты грозили Джалилю распустить слухи, что он является немецким  подручным, что он предатель. И ,действительно, до Казани дошли страшные слухи о том, что предал Родину. Для жены и дочери Мусы Джалиля наступили тяжёлые дни, люди на улицах, завидев их, стали ругаться, плеваться в их сторону и бросали в них камни. Так была велико ненависть к изменникам.

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Устал он, отстал он, упал»,-
Не верь дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если верят в меня.

Кровью со знамени клятва зовет:
Силу дает мне, движет вперед.
Так вправе ли я устать и отстать,
Так вправе ли я упасть и не встать?

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Изменник он! Родину предал»,-
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.

20 ноября 1943год

Вот что пишет сидевший вместе с ним заключенный бельгиец Андре Тиммерманс:
«Да, он уже задолго до суда был уверен, что его казнят. Он несколько раз совершенно спокойно говорил мне о том, что у него нет ни малейших сомнений на этот счёт. В тот день, когда он мне передал тетрадь, Джалиля вызвали к начальнику тюрьмы… Когда он вернулся из тюремной конторы, он подошел ко мне, дал мне тетрадь и попросил, если я останусь жив и вернусь домой, сохранить её и передать после войны в советское консульство в той стране, где я окажусь».

Перед судом

Нас вывели – и казнь настанет скоро.
На пустыре нас выстроил конвой…
И чтоб не быть свидетелем позора,
Внезапно солнце скрылось за горой.

Не от росы влажна трава густая,
То, верно, слезы скорбные земли.
Расправы лютой видеть не желая,
Леса в туман клубящийся ушли.

Как холодно! Но ощутил ноги
Дыхание земли, что снизу шло;
Земля, как мать, за жизнь мою в тревоге
Дарила мне знакомое тепло.

Земля, не бойся: сердцем я спокоен,
Ступнями на твоем тепле стою.
Родное имя повторив, как воин
Я здесь умру за родину свою.

Вокруг стоят прислужники Черта.
И кровь щекочет обоняние им!
Они не верят, что их песня спета,
Что не они, а мы их обвиним!

Пусть палачи с кровавыми глазами
Сейчас свои заносят топоры,
Мы знаем: правда все равно за нами.
Враги лютуют только до поры.

Придет, придет день торжества свободы,
Меч правосудия покарает их.
Жестким будет приговор народа,
В него войдет и мой последний стих.

Лишь 1947 году Андре Тиммерманс занёс «Моабитские тетради» Джалиля в советское посольство
     Из Моабитской тюрьмы Берлина джалильцев везут в Дрезден на суд. Их судили за «подрыв военной мощи немецкого рейха». Затем последовали тюрьмы Вермахта на улице Лертерштрассе в Берлине и Шпандау. А летом 1943 года была ещё Тегельская  тюрьма. Фашисты опасались силы джалильцев, долго не держали заключенных в одном месте.

Случается порой

Порой душа бывает так тверда,
Что поразить ее ничто не может.
Пусть ветер смерти холоднее льда,
Он лепестков души не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд.
И, суету мирскую забывая,
Я вновь хочу, не ведая преград,
Писать, писать, писать, не уставая.

Пускай мои минуты сочтены,
Пусть ждет меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне еще нужны
Бумага белая и чернила!

Из воспоминаний Риниеро Ланфредини, который сидел в камере №53 вместе с Джалилем в тюрьме Шпандау (Берлин): «5 июня 1944 года меня поместили в камеру №53 тюрьмы Шпандау, где находились Муса Джалиль и господин Булатов, которые встретили меня очень радушно. Мы тут же стали добрыми друзьями. Они рассказали мне, что уже много месяцев назад были приговорены к смерти и ждут казни. В ожидании смерти они были спокойны и даже веселы.

Палачу

Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придёт мой час – умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне злодей.

Увы, не тысячу, а только сто в сраженье
Я уничтожить смог подобных палачей.
За это, возвратясь, я попрошу прощенья,
Колена преклонив, у родины моей. 

Ноябрь 1943год.

25 августа 1944 года в шесть часов утра немецкая стража распахнула дверь камеры. Жандармы вызвали приговоренных по фамилиям и потребовали, чтобы они вышли. На вопросы «зачем» им ответили, что стража этого не знает. Но они тотчас поняли, что это значит. Как удары воспринял я их слова ко мне: «Ты так боялся умереть. Теперь мы идём умирать». Они оставили в камере все свои вещи. В то время как они выходили, я ясно различал в коридоре голоса Джалиля и его товарищей, разговаривавших друг с другом. Позже я спросил патера Юрытко, что стало с татарами, моими соседями по камере, и он мне ответил, что все двенадцать были казнены. Позже он говорил мне, что татары умерли «с улыбкой, мужественно».
    В 8 часов утра 25 августа приговоренных к смерти привезли в тюрьму Плетцензее и поместили в отдельное крыло – так называемый Дом смерти. Затем им связали руки за спиной и зачитали приговор. Согласно правилам немецкой юстиции, накануне казни прокурор в присутствии стражников объявлял осужденному о предстоящей казни. После этого им дали возможность встретиться с мусульманским священником.
    В назначенное время заключенных выводили из Дома смерти и приводили в барак для казней. Сама гильотина была скрыта от взоров черным плотном занавесом. Стражники хватали заключенных по одному и бросали на гильотину. Остро отточенный топор весом в 75 килограммов отсекал голову практически мгновенно. После этого тело отбрасывали в сторону, а на гильотину кидали новую жертву. Здесь работали три штатных палача, которые получали по три тысячи марок в год. Плюс дополнительная плата за каждую казнь. Подручные палача тоже получали дополнительную плату за каждого казненного, а в конце войны, учитывая «тяжесть» их работы, им выдавали дополнительный паек: 8 сигарет за каждого казненного.
     Особым усердием среди палачей выделялся некий Ретгер. По словам очевидцев, это был патологический тип уголовника, для которого не было ничего святого. Жизнь людей он мерил исключительно той платой, которую получал за каждую казнь. Более того, он испытывал какое-то садистское удовольствие от этой процедуры. На его губах играла кривая улыбка, в зубах постоянно была зажата сигарета. И передвигался он своеобразно: не ходил, а словно бы крался. Ноги в войлочных туфлях бесшумно скользили по цементному полу. Накидывался на заключенных, как рысь, опрокидывал навзничь на полотно гильотины и тут же нажимал кнопку.
     Однако джалильцев скорее всего, казнил сам главный палач фашисткой Германии Эрнст Раендель. Внешне он был более респектабельным: ходил в черном, наглухо застегнутом сюртуке, пальцы унизаны золотыми перстенями. Эрнест Раендель имел обыкновение перед казнью обходить камеру смертников и заглядывать приговоренным в рот: есть ли золотые зубы? Потом он выламывал эти зубы, которые служили ему источником дополнительного дохода.
     Если заключенный не желал раскрывать рта или как-то выражал свое недовольство (некоторые плевали палачу в лицо), Раендель зловеще произносил:
- Подожди…Сразу после казни я посмотрю в твои глаза…
     Он и в самом деле сдерживал свое обещание. Как только отрубленная голова скатывалась по специальному желобу, палач брал её за волосы и подносил к лицу. Среди палачей существовало убеждение, что в первые мгновения после казни, пока кровь не успеет покинуть мозг, человек, точнее, отрубленная голова, все понимает и осознает весь ужас свершившегося. Вот так палач стремился запечатлеть себя в помутившемся сознании казненного.
     Казни заключенных проводились обычно в первой половине дня. Джалильцев казнили с 12 часов 06 минут до 12 часов 36 минут 25 августа 1944 года.
     Тюрьма Плётцензее до сих пор действует. В ней содержатся несовершеннолетние преступники. Но часть тюремной территории с бараком для казней отделена от остальной части и превращена в мемориальную зону. У входа в эту зону сооружена памятная стена с надписью на немецком языке: «Жертвам гитлеровской диктатуры. 1933-1945 гг.» Стена примыкает к бараку для казней, оставшемуся неизменным со времен войны. Здесь на виселице или на гильотине казнены около трех тысяч людей разных национальностей. Тюрьма Плётзенцее была лишь одной из четырех берлинских тюрем, где совершались массовые казни. Всего к весне 1945 года число осужденных на смертную казнь достигло 16560 человек. Но и это, конечно, только малая часть гитлеровских жертв. Миллионы людей были уничтожены без всякого суда и следствия. Сотни тысяч погибли в концлагерях, умерли от голода или тифа в лагерях для военнопленных, сожжены в газовых камерах.

В данное время в Берлинском музее сопротивления фашизму, расположенном в самом центре Берлина и здании бывшего военного ведомства фашистской Германии в конференц-зале на самом видном месте установлена мемориальная доска, посвященная подвигу 12 татар. Она перехвачена чёрной траурной лентой. Рядом помещен перевод текста на немецкий язык. Здесь же фотография тюрьмы Плётзенцее, где совершилась казнь. Музей располагает богатейшей электронной базой данных о группе Муссы Джалиля. Немцы называют Джалиля «татарским Хаусхофером». Хаусхофер – немецкий национальный герой, поэт, противник нацизма, павший в борьбе против фашизма за идеалы человечества.
     Из слов директора Мемориального комплекса Сопротивления фашизму Иогансса Тухеля: «Говорят, что каждый умирает в одиночку. В большинстве случаев так оно и было. Но что касается группы Джалиля-Курмаша, то они до последней минуты держались исключительно дружно. Вместе сражались с фашизмом, вместе переносили все тяготы неволи, вместе шли на казнь. Даже для такой большой тюрьмы, как Плётцензее, где казнено 2889 человек, это – случай исключительный. Вот почему мы с уважением преклоняем голову перед памятью татарских борцов Сопротивления».
     Вот что говорит один из руководителей лиги «Берлинские друзья народов России» Хорст Херманн: «Я много раз бывал в России, приобрел сборники стихов Джалиля, знакомился с ними не только на немецком, но и на русском языке. Есть в моей личной библиотеке и ваша книга «По следам оборванной песни». Я лично никогда  не сомневался в величии подвига Мусы Джалиля и его товарищей, восхищался их беспримерным мужеством и стойкостью. Думаю, настанет день, когда в Берлине будет открыта не только мемориальная доска, но и скульптурная группа, рассказывающая о подвиге джалильцев».

Песни, в душе я взрастил ваши всходы,
Нынче в отчизне цветите в тепле.
Сколько дано вам огня и свободы,
Столько дано вам прожить на земле!

Вам я поверил свое вдохновенье,
Жаркие чувства и слёз чистоту.
Если умрете – умру я в забвенье,
Будете жить – с вами жизнь обрету.

В песне зажёг я огонь, исполняя
Сердца приказ и народа приказ.
Друга лелеяла песня простая.
Песня врага побеждала не раз.

Низкие радости, мелкое счастье
Я отвергаю, над ними смеюсь.
Песня исполнена правды и страсти –
Тем, для чего я живу и борюсь.

Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твердую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь  отдаю.

Пел я, весеннюю свежесть почуя,
Пел я, вступая за родину в бой.
Вот и последнюю песню пишу я,
Видя топор палача над собой.

Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.

26 ноября 1943 год

«Цель-то жизни в этом и заключается: жить так, чтобы и после смерти не умирать…
     …Небоязнь смерти вовсе не означает, что мы не хотим жить и нам все равно. Совсем не так. Мы очень любим жизнь, хотим жить и поэтому презираем смерть! А если эта смерть так необходима и эта славная смерть компенсирует 30-40 летнюю спокойную трудовую жизнь до старости…то незачем бояться, что рано погиб.»

Муса Джалиль

Мой друг, ведь наша жизнь – она лишь искра
Всей жизни Родины, страны, побед.
Пусть мы погаснем – от бесстрашной смерти
В отчизне нашей ярче вспыхнет свет.

Эти строки Муса посвящал Абдулле Алишу, который был казнен вместе с ним.

Если жизнь проходит без следа,
В низости, в неволе, что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце вечность есть!

Если кровь за родину лилась,
Ты в анроде не умрешь, джигит,
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит.

Остались бессмертные песни поэта. Джалилю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. За цикл стихов «Моабитские тетради» поэт удостоен Ленинской премии.

---